Мы же разумные люди
— Они воняют! — Ричард Линк, генеральный директор Оспольдской фабрики игрушек практически рычал на главного технолога цеха полимеров, который съежился и пытался слиться с ковром, чтобы избежать направленного на него гнева.
— Мистер Линк... — он попытался подать голос.
— Они воняют! — Повторил Линк с прежними интонациями, — Это самые дорогие куклы, которые выпускала наша фабрика за всю ее историю. Это самая дорогая рекламная компания, это самое большое вложение средств за последние четыре года, и что я получаю?! Пластик, от которого несет, как от разложившегося трупа?!
— Но мы провели все стандартные проверки, сэр, — технолог осторожно поднял взгляд на мистера Линка и тут же снова уставился на свои руки, нервно сжатые перед собой, — пластик проверенный, мы применяли его много раз! Ни одна игрушка из этого пластика никогда не приносила проблем!
— Меня не интересуют подробности! Мне важен результат! — Линк уселся в кресло. На столе перед ним лежала красивая кукла, правда, с оторванными ногами, — почему этих кукол нельзя починить?!
— Сэр? — технолог выглядел удивленным.
— Сэээээр, — передразнил технолога директор, — я много лет делаю игрушки и знаю, что дети ломают любые, даже самые дорогие. И если у куклы можно оторвать руки или голову, их должно быть возможно приставить назад! А что я имею тут?! — он ткнул пальцем в изувеченного пупса.
Технолог подошел к столу и взял игрушку. Обычно легкая, пластиковая, сейчас она имела довольно большой вес и источала неприятный запах разложившегося мяса. Подобрав со стола оторванные у куклы ноги, технолог попытался соединить элементы конструкции, но обнаружил, что шарниры, обычно соединявшие конечности кукол, отсутствуют. На их месте темнели дырки, ведущие внутрь тела куклы. Технолог попытался заглянуть внутрь, но ему в нос ударило такое зловоние, что он отшатнулся.
— Убедился? — Линк уже успокоился, — и это уже семьдесят четвертая жалоба. Забирай это и разбирайся, в чем дело.
В это время в центральный городской полицейский участок вошел человек в простом, но строгом костюме. Подойдя к стойке информации, он задал несколько вопросов и удовлетворенный, направился на второй этаж.
Когда он вошел в кабинет, сидевший там офицер вскочил со стула.
— Мистер Олиман? Наконец то, мы вас ждем, — скороговоркой проговорил он, пожимая протянутую руку.
— Ну, рассказывайте, что тут у вас, — Олиман уселся на предложеный стул. Офицер сел напротив и начал доклад.
— Началось это примерно два месяца назад. Первый случай сразу же поставил нас в тупик. Вы наверняка читали отчеты, там говорилось, что первая жертва была обнаружена на собственной кухне, скончавшейся от потери крови и болевого шока, как сказали доктора.
— Потеря крови?
— Да. Из-за оторванной руки. Врач, который проводил вскрытие, сказал, что его будто двумя грузовиками разорвали.
Олиман заинтересованно подался вперед.
— А дальше?
— А дальше случаи стали происходить по всему городу. Здесь почти сто тысяч населения, довольно крупный город, но вы знаете, как разносятся новости.
— Сколько всего жертв?
— Больше семидесяти. семьдесят две, если быть точным.
Олиман присвистнул
— Все с оторванными руками?
— Нет. Случаи разные, но чаще всего да, отрываются конечности. Два раза была оторвана голова. Был случай, когда тело было раздавлено в лепешку, прямо по среди гостиной. У супруги погибшего случился сердечный приступ. Можно сказать, еще одна жертва.
— Есть свидетели?
— Да, но ничего вразумительного от них добиться не удалось. Человек сидел, стоял, лежал и вдруг умер страшной смертью.
— А выжившие есть? Все таки потеря конечности — не всегда смертельное ранение.
— Двое. У обоих оторваны ноги. Один из них в психушке, второй в реанимации больнице.
— Мне нужны медицинские отчеты по всем случаям. И по тем, которые летальные — тоже. Я сейчас отправлюсь к себе, изучу их и завтра мы продолжим, — Олиман поднялся, поправляя пиджак.
Офицер пододвинул к нему толстую стопку папок.
— Я все приготовил. Здесь все отчеты. До завтра, сэр.
Олиман вышел из полицейского участка, нагруженый бумагами. На углу здания его кто-то дернул за полу пиджака.
— Миссстер, — опустив взгляд, Олиман увидел старуху-негритянку, протягивавшую ему ладонь. Его поразило лицо старухи, а точнее, ее глаза. Старуха была слепой, на месте век у нее было мокрое месиво, еще не до конца зажившее, — помогите бедной женщине!
Олиман обычно проходил мимо попрошаек с чувством брезгливости, однако вид старухи ошеломил его. Кое-как удержав папки на одной руке, он выудил из кармана десятидолларовую бумажку и сунул ее в протянутую ладонь. Грубые пальцы старухи ощупали купюру и старуха улыбнулась беззубой улыбкой.
— Спасибо мисстер, — Олиман осознал, что старуха все еще держит его за пиджак, — вы ведь сыщик, вы пришли выяснить, что происходит в нашем проклятом городке? — Голос старухи был с присвистыванием, однако, несмотря на отсутствие половины зубов она не шепелявила
— Откуда вы... — он был неприятно удивлен сказанным.
— Я знаю много, мисстер, — она рассмеялась тихим смехом, — это все проклятие, мисстер. Уж я то знаю. Не надо было тревожить кладбище, теперь духи мстят. Они будут мстить, пока их землю тревожат. Они будут мстить родителям через их детей, будут мстить руками тех, кто нарушил их покой, каждый может стать их жертвой. Я знаю это, мисстер сыщик, и вы узнаете. Вы все узнаете.
Старуха скалилась, повернув лицо к Олиману, того передернуло от омерзения.
Он высвободил полу пиджака из ладони старухи и быстрым шагом пошел прочь. За его спиной старуха тихо хихикала, продолжая ощупывать купюру.
В номере гостиницы, который он снял, Олиман занялся отчетами. До выезда он лишь кратко ознакомился с основными сведениями, решив узнать подробности на месте. Впрочем, даже поступавшие из полиции данные были довольно скупыми, словно офицеры боялись рассказывать о происходящем и сообщали ровно столько, сколько требовала служебная инструкция.
Бумаг в папках было много. Часть из них Олиман проглядывал бегло, он быстро убедился, что протоколы допроса свидетелей практически идентичны, а вот в протоколы врачебного досмотра вчитывался, запоминая каждое слово. Когда он закончил, на улице уже была глухая ночь и лишь далекий шум уборочной машины нарушал тишину. Олиман расстелил постель и улегся. Но сон не шел. Перед глазами стояли строчки отчетов.
«Характер разрывов связок, мышц и сухожилий показывает, что к конечности была приложена колоссальная сила»
«На груди погибшего обнаружен странный след, в виде зигзагообразных линий. Они похожи на след от автомобильной покрышки, увеличенный в несколько раз»
«По показанием свидетелей, погибший сидел за обеденным столом, внезапно закричал и рукав рубашки покраснел от крови. Несмотря на попытки оказания первой помощи, пострадавший погиб до приезда медиков. Рука погибшего была оторвана, но осталась в рукаве рубашки, где и была обнаружена прибывшими врачами»
И так далее, и тому подобное. Все случаи были необычайно жестокими. Олиман заснул лишь под утро и всю ночь метался по кровати, преследуемый кошмарами.
Наутро он, мрачный и невыспавшийся, отправился в полицейский участок. Офицер, который встретил его вчера, понимающе посмотрел на выражение лица Олимана и принес кофе.
— С чего начнем? — Поинтересовался офицер, когда Олиман опустошил чашку.
— Понятия не имею, — буркнул тот, — прочитав отчеты, я уже начал думать, что тут и правда что-то сверхъестественное. Проклятие какое-то.
— Проклятие? — Офицер невесело улыбнулся, — вы похоже встретили старую Брикс. Она вам и не такое расскажет.
— Старая Брикс?
— Попрошайка, крутится все время неподалеку от участка. Как только нашли первое тело, пыталась рассказать нам всякие небылицы. Что взять со старой сумасшедшей? Еще и ослепла две недели назад. Кто-то глаза выколол, — офицер передернул плечами, — Мы даже пытались добиться у нее, кто это сделал, но она все твердила о проклятии. Сумасшедшая.
— Вы вчера говорили, что есть выжившие, — сменил тему Олиман, — с ними можно поговорить?
Офицер почесал затылок.
— Ну с тем, что в реанимации — вряд ли. Он без сознания, а второй в психушке, от него вы добьетесь не больше, чем от Брикс.
— И все же.
— Как хотите. Давайте я вас отвезу.
Палата в психбольнице была не очень большой, но совершенно пустой, если не считать металлической койки, к которой был привязан пациент.
— Что с ним? — спросил Олиман у лечащего врача.
— Психоз. Если его развязать, то начнет царапать себя в кровь и рвать простыни.
— Рвать простыни? Зачем?
— Он делает из них кукол и отрывает им конечности. И мажет кровью, — врач совершенно флегматично пожал плечами, — учитывая, что с ним произошло — легко отделался. Через полгодика оклемается.
— Отрывает конечности, — Олиман пробормотал это под нос, но врач услышал.
— Ну как дети, они тоже постоянно ломают игрушки, у моего друга дочка куклам головы отрывает.
Олиману стало очевидно, что допросить привязанного к койке человека не удастся. Продолжать разговор со врачом он не стал, оставив того наблюдать за пациентом.
Уже в участке Олиман признал, что совершенно сбит с толку. Он не сдвинулся с мертвой точки и ни на шаг не приблизился к пониманию причин происходящего
Мистер Линк в это время ходил по своему кабинету. Мрачный, как туча, он, проходя мимо окна, смотрел, как разгружается очередной грузовичок. Все магазины, в которые были отправлены новые куклы, решили вернуть товар производителю и теперь на дворе фабрики росла куча нераспакованных ящиков. Технолог, только что сбежавший из кабинета, так и не смог ничего объяснить и лишь рассказал, что пластиковое туловище каждой сломаной куклы заполнено гниющим мясом. По его словам, он лично сломал несколько кукол и в каждой нашел то же самое.
— Восемь новых случаев! Один за другим! — Шеф полиции Остпольда бегал по кабинету в состоянии, близком к истерике. Олиман и приставленный к нему офицер молча наблюдали за этой сценой. Поводов радоваться не было. Буквально через час, с момента возвращения из психбольницы, поступили звонки о новых случаях. Скорая, переведенная на режим повышенной готовности, сразу же отправилась к месту проишествия, еще два человека, несмотря на травмы, остались в живых. Но остальные шестеро были мертвы. Все умерли от того, что у них были оторваны конечности, но в одном из случаев, погибшего будто вспороли гигантским ножом.
Олиман собирался поехать в городской морг, располагавшийся рядом с центральной больницей, чтобы осмотреть тела погибших лично, но офицер с виноватым видом попросил у него полчаса, чтобы заехать домой.
— У дочки день рождения был два дня назад, а я все никак подарок не отдал, — он показал Олиману красивую коробку, за прозрачным пластиком которой виднелась фигурка куклы, — нашей фабрики, самая дорогая, натуральные волосы, руки-ноги гнутся, как у живого человека. Дочка мне все уши прожужжала, что хочет такую.
Олиман согласился. Дорога до дома офицера не заняла много времени. Дочка — милейший ребенок — с визгом вцепилась в протянутую коробку.
— Выпьем кофе, перед тем, как ехать? — спросил офицер. Олиман не возражал. Он не любил морги и невольно оттягивал момент, когда придется войти под холодный свет ртутных ламп, в царство смерти, выложенное голубым кафелем.
Они сидели на кухне и беседовали о результатах прошедшего чемпионата, дочка радостно играла с новой куклой в гостиной. Наконец, настал момент, когда возможностей тянуть время не осталось.
— Пойдем? — офицер поднялся и пошел в комнату. Олиман задержался буквально на две секунды, когда из гостиной раздался крик, полный боли и громкий детский плач. Словно подброшеный пружиной, Олиман выбежал из кухни и увидел, что офицер лежил на полу перед диваном, схватившись за голень левой ноги. Рядом стояла заливающаяся слезами дочка, а на полу... на полу лежала кукла. Очевидно, она упала с дивана и офицер, отвлекшись на дочку, наступил на нее. Левая нога куклы была сплющена, из трещин в пластике сочилась какая-то красная жидкость.
— Что случилось? — Олиман склонился над офицером, лицо которого исказила мука боли. Штанина на левой ноге пропиталась кровью. Дочка уже не плакала, она с испугом смотрела на изувеченного отца. Тот выдавил из себя наиболее ласковую улыбку, на которую был способен.
— Доча, иди наверх, мистер Олиман поможет папе. Не волнуйся, просто иди.
Дочка ушла. Олиман, достав из кармана нож, распорол штанину снизу доверху. Голень имела ужасный вид, словно по ней проехалась машина. в середине, из сочившегося кровью месива, торчал белый конец кости. Олиман, не теряя времени, сдернул с дивана покрывало и наложил жгут. Вызвав по телефону скорую, он присел рядом с офицером, по лбу которого катились крупные капли пота.
— Что произошло? — тихо спросил Олиман, — простите, но вы сейчас единственный, кто пережил это и находится в состоянии говорить.
Офицер дернул головой, изображая кивок. Шевелиться ему было больно.
— Я... я понимаю, Олиман. Я просто шел к дверям, отвлекся попрощаться с дочкой. И наступил на куклу. На дочкин подарок, дочка так его хотела.
— И все? Это все, что произошло?
— Да, сразу же словно вспыхнуло все. На секунду даже потерял сознание и грохнулся. Ну вы сами все видели, — офицер сделал судорожный вздох. Олиман действительно видел все, кроме самого начала. Подложив под голову офицера свой свернутый пиджак, Олиман стал ждать скорую. Тут то он и обратил внимание на все еще лежащую на полу куклу. Подобрав пластиковую фигурку, Олиман ощутил, что его пальцы оказались в чем-то липком. Присмотревшись, он понял, что это похоже не то на мясной сок, не то на кровь. Похоже, попало на куклу, пока он делал офицеру перевязку.
И прямо на его глазах, из трещины на пластике набухла крупная красная капля и, скатившись по пальцам, упала ему на брюки. Недоуменно он сковырнул кусочек пластика и увидел, что внутри кукольной ноги находится что-то, напоминающее сырое мясо. Олиман ткнул его пальцем и в этот момент с пола раздался стон.
— Черт, еще и стреляет, как проклятое! — офицер дернулся, с трудом сдерживая себя, чтобы не схватиться за раненую ногу.
Олиман осторожно и медленно положил покалеченную куклу на столик. Несмотря на весь его прагматический разум, в нем зародилось ужасное подозрение. «Они будут мстить через их детей, руками тех, кто потревожил их покой» — вспомнил он слова сумасшедшей старухи. Сейчас это не казалось Олиману безумным бредом.
— Вы говорили, что эти куклы делаются у вас в городе? — осторожно спросил он. Офицер, видимо воспринявший этот вопрос, как попытку отвлечь его от боли, снова изобразил кивок.
— Да, на западе города, большая фабрика. Поставляет игрушки по всему побережью. Семейное дело, — он снова замолчал.
В дверь застучали. Олиман впустил прибывших медиков. Убедившись, что пострадавший в надежных руках, он собрался уже уходить, но, спохватившись, подобрал со столика куклу. Брал ее осторожно, но все равно задел пальцами оголенное мясо, торчавшее из осколков пластика. Ощутив под пальцами влажную и упругую поверхность, Олиман замер, но в этот раз реакции не последовало. Осмелев, он завернул куклу в газету и покинул дом.
Весь вечер он провел у себя в гостинице, по второму кругу перечитывая отчеты.
Оторванные руки, ноги, головы. Перечитывая это, Олиман косился на лежащую на испачканной газете куклу. Из трещин в пластике уже перестала сочиться жидкость, однако, игрушка начала издавать запах испортившегося мяса.
В голове словно ворочался маленький червячок подозрения, но Олиман понимал, что если он кому-то об этом скажет, его поднимут на смех, а то и отправят на проверку к психиатру. Тем не менее, он решил проверить все, чтобы убедиться в отсутствии связи.
Утром Олиман поймал такси и приказал отвезти его на фабрику. Таксист быстро довез его до места назначения и Олиман оказался перед забором, за которым возвышались трубы и цеха. Ворота были открыты. Олиман прошел во двор завода и стал свидетелем странного зрелища. Какой-то господин, в дорогом жилете и брюках, вываливал кучи кукол, таких же, какая была в свертке у Олимана, из ящиков, а рядом с ним стояла красная облупленная канистра.
Олиман приблизился.
— Простите, — он обратился к незнакомому господину. Тот, оторвавшись от своего занятия с подозрением посмотрел на незванного гостя. У того в руках был газетный сверток, промокший, словно в него завернули свежий бифштекс.
— Нет, я не верну деньги, убирайтесь! — прорычал незнакомец. — Это территория фабрики, здесь нельзя находиться.
— Я из ФБР! — Олиман показал удостоверение, — что вы делаете?!
— Сжигаю этих чертовых кукол! — Линк поднял канистру с земли и открыл пробку, — будь проклят тот день, когда я согласился на этот план!
— Остановитесь! Это нельзя делать! — Червячок подозрения в голове словно ужалил Олимана.
Мистер Линк, поставив канистру на землю, выпрямился.
— Мистер, как-вас-там-из-ФБР, что вы несете? Это куклы, это пластик, это брак! Сейчас это все мое и я могу сделать с этим все что угодно. Убирайтесь, я больше с вами говорить не буду, даже с адвокатом, — Линк снова подобрал канистру и начал поливать рассыпаных по земле кукол. Пластиковые фигурки образовывали гору вокруг большой демонстрационной фигуры, изображавшей, с относительным сходством, самого Линка. Видимо, с помощью таких фигур проводилась рекламная компания.
— Остановитесь! Вы убьете всех! — Олиман бросился на Линка, но тот встретил его ударом канистры в челюсть. Олиман осел на землю, в глазах у него помутилось. Когда он смог встать, Линк уже чиркал зажигалкой. Олиман бросился вперед, но не успел. Лужа бензина вспыхнула, в небо повалил черный дым с запахом пластика, внезапно, сменившийся запахом паленой плоти. Оттолкнув Линка, Олиман принялся раскидывать нераскрытые ящики подальше от огня, и разбрасывать те фигурки, до которых пламя еще не добралось. Линк молча наблюдал за этим, после чего плеснул еще бензина, прямо в пламя. Вспышка огня отбросила Олимана прочь.
— Вы псих, — прошипел ему в лицо Линк, подоходя ближе и склонившись над Олиманом, — что за ересь вы выдумали? Это частная собственность!
Олиман не слушал его. В огне сгорали куклы. Нескольких десятков уже превратились в булькающие лужицы горящего пластика и пламя уже добралось до выской демонстрационной фигуры.
Яростное шипение Линка вдруг сменилось судорожными вздохами. Олиман перевел взгляд. Линк уже не стоял над ним, а пятился назад. На кистях его рук и на лице начали появляться черные пятна. Сделав еще несколько шагов, он упал. Когда Олиман поднялся и подошел, тело мистера Линка представляло из себя обуглившийся кусок плоти, облаченный в дорогие одежды. Олиман без удивления отметил, что внутренне пламя, сожравшее директора завода, совершенно не повредило надетых вещей.
От ворот завода раздался громкий смех. Олиман обернулся и увидел Брикс. Старуха опиралась на створку ворот и хохотала.
— А я вас предупреждала, что это проклятие! — слова перемежались новыми приступами смеха, — старую Брикс никто не слушает, а она говорила, говорила, говорила! Духи и ее наказали, но она знала! А теперь духи наказали и его!
При этом старуха так точно тыкала пальцем в сторону лежащего на земле тела мистера Линка, что Олиман на секунду подумал, что она все же что-то видит.
Новые волны безумного хохота разносились по двору фабрики, посреди которого догорали остатки демонстрационной фигуры.
Пожарные, примчавшиеся по звонку бдительного гражданина, увидевшего столб дыма, поднимавшийся над фабрикой, увидели, как потрепаный Олиман аккуратно собирает разбросанные по двору куклы и складывает их в ящики.
Уже в участке Олиман узнал, что по всему городу пронеслась волна самовозгораний людей. Медики разводили руками. Никто из специалистов не мог назвать причины происходящего, но свидетели в один голос утверждали, что у человека на коже появлялись черные пятна, а дальше он или чернел весь, или, с криками боли, валился на землю. Некоторые остались живы, но потеряли руки или ноги.
В город была вызвана черезвычайная комиссия, прибытие которой ожидалось на следующий день.
Олиман не сказал никому не слова. Лишь оставшись с Шефом полиции наедине, он спросил:
— А что было на том месте, где стоит сейчас фабрика?
Шеф отмахнулся.
— Негритянское кладбище. Раньше там хоронили рабов. Ну и по слухам, там лежит несколько негритянских колдунов.
Подошедший сзади офицер добавил:
— Потом там был пустырь, никто не селился, не строился. Суеверия, сами понимаете.
— Но потом Линки построили там свою фабрику, — продолжил Шеф полиции, — Кое-кто протестовал, но их разогнали. Тогда никого не волновало мнение каких-то дикарей, — Шеф повернулся к Олиману, — это все городские легенды. Мы же с вами разумные люди.
— Я слышал, фабрику закроют, — офицер все стоял рядом с ними, — у них и так дела шли плохо, они рассчитывали на последний заказ, но...
Олиман повернулся к Шефу.
— Я думаю, это были последние проишествия.
Шеф удивленно посмотрел на Олимана.
— Почему вы так думаете?
— Ну я же разумный человек, — отозвался Олиман.